Рассказу об Олеге. Уже первое из «бессовских чюдес» Аполлония, прямо названного с первых же слов, вопреки источнику, «некий волхв»18, непосредственно связано с участью, постигшей Олега: явившись в Византию, Аполлоний отогнал «множество змии и скорпия из града, яко не врежатися человеком от них». Ср. выше об Ольге: «уклону и (его) в ногу. И с того разболеся». Сходно с первым и второе «чюдо» — заклинание комаров; и подобно тому как после чудесной смерти Олега и описания его похорон упомянута могила, тоже и отрывок из Амарто-ла от прижизненных чудес Аполлония переходит к посмертным. «И не только бо за живота его така и таковая сотвориша бесове его ради, но и по смерти его пре-бывающе у гроба его знамениа творяху во имя его на прельщение окаянным человеком. крадомым на таковаа от дьявола». При таком параллелизме оригинального рассказа Нестора и присоединенного к нему тем же Нестором дополнения Амартола позволительно, думается, то, что не договорено в первом, попытаться извлечь из второго. Какая-то недоговоренность в сообщении Нестора о могиле Олега бесспорна: глагол «слыть», примененный тут к ней («словеть могила Ольгова»), означал ведь не просто «именуется», «носит название», как, например, тут же рядом употребленное Нестором «глаголется» («на горе, яже глаголется Щекавица»), а нечто большее: «славится», т. е. намекает, следовательно, на что-то сверх одного названия. И вот, не решаясь на большее, чем только намек, Нестор в виде пояснения и добавляет к нему из Амартола про Аполлония, у гроба которого тоже после смерти творились знамения «на прельщение окаанным человеком». Подобными же «знамениями» в Киеве во времена Нестора, как можно отсюда заключить, славилась могила Олега. Только это и хотел, видимо, сказать Нестор своим заимствованием из Амартола. Могила на Щекави-це во времена Нестора продолжала оставаться средоточием культа Рода, с периодическими пирами — поминками, тризнами, — боями и «плачами». Таков тот вывод, который можно сделать из наших сопоставлений.
Древнерусское языческое родопочитание доисторическим родоначальником Кием не ограничивалось; в обновленном виде тот же культ возродился снова, в историческое уже время, над могилой Олега, основателя Киевского государства и родоначальника княжеской династии, которому, в частности, в качестве княжеского родоначальника не могла не принадлежать и какая-то роль в выработке княжеского права, чему подтверждением может служить, как увидим, та же могила.