Ссылаясь тут же на древний обычай «считать всех умерших праведниками», да и самый рассказ приводя лишь как иллюстрацию из прошлого к радуничным поминальным обрядам, Соловьев не оставляет сомнений в том, как он понимает обращение Михалки за помощью к умершему отцу: как ту самую языческую «окличку» умерших предков, которая уцелела, с одной стороны, в фольклоре и отреченной письменности, а с другой — в церковно-дисциплинарных запретах и обличениях. Древнерусская обличительная литература против язычества в лице двух старших памятников: «Слово некоего христолюбца» и «Слово о том, како погани суще языци кланялися идолом» — одинаково начинается, в оригинальной части своих приписок, с настойчиво повторенных несколько раз упоминаний о «Роде и Рожанице»: «Кое же суть идолослужители?» — спрашивает автор. И отвечает: «То суть идолослужители, иже ставят трапезу рожяницям. иже молятся огневи под овином, вилам, Мокошьи, Симу, Рылу, Перуну, Волосу скотью богу, Хорсу, Роду, Рожаницям и всем проклятым богом их. иже ставять лише кутья, ины трапезы законьного обеда, иже нарецается беззаконьная трапеза, менимая Роду и Рожаницам в прогневание богу» («Слово некоего христолюбца»); «Но и ноне по ук-раинам сего не могут ся лишити, проклятого ставленья 2-ые тряпезы, нареченые роду рожаницам» («Слово о том, како погани суще языши»).
Речь идет о внецер-ковных, «вторых» поминках по умершим предкам сверх канонического поминания в храме с положенной при этом раздачей кутьи, «законьного обеда». Где именно совершалась «беззаконная» вторая трапеза — уясняется из целого ряда обличительных и дисциплинарных памятников: местом для нее мог служить просто пир, или нарочно для покойников вытопленная баня (с которой, кстати, связана в нашей летописи не только шутка над новгородцами апостола Андрея, но и космогония волхвов), или, наконец, самое место погребения. О таких трапезах знал уже Кирик, автор древнейшего памятника русской церковно-дисцип-линарной литературы. А их приурочение к местам погребения: к курганам, жальникам и позже к городским кладбищам — засвидетельствовано уже для глубокой древности драгоценным рассказом летописи о поминках Ольги по Игорю. «Пристройте (т. е. приготовьте), — говорит она через посла древлянам, — меды многы. да поплачюся над гробом его» (т. е. на месте погребения), и «створю трызну мужю моему». «Ольга же приде к гробу его и плакася по мужи своем», т. е. совершила обряд оплакивания: «и повеле людем съсути могилу велику», т. е.