— Еще одна фраза, читающаяся (с позднейшим добавлением) в Комиссионном списке Новгородской летописи и относимая на этом основании А. А. Шахматовым тоже к составу Древнейшего Киевского свода: «Иде Олег Новугороду и оттуда за море, и уклюну и змия в ногу и с того умре», исключающая, как видим, местное киевское предание о смерти и похоронах Олега в Киеве (см. о нем ниже), впервые могла появиться, конечно, только вне Киева, вероятно в Новгороде, и, следовательно, в Древнейшем Киевском своде, во всяком случае, не читалась.
Итак, целый ряд эпизодов объединялся, вероятно, по отрицательному для летописца признаку отразившегося в них язычества. Тематически связаны были между собой и эпизоды противоположного рода. Рассказ об Олеге стоял, таким образом, в теснейшей связи с другими языческими эпизодами памятника, в частности с первым из них, о родопочитании у полян. Нравоучительная концовка в обоих эпизодах одинаковая: «бяху же погани» — о жертвах озерам, кладезям и рощениям, «и бяху людие погани и невегласи» — о присвоении Олегу прозвища «вещий». То и другое, и жертвы, и прозвище, на взгляд составителя Древнейшего свода, было явлением одного порядка, одинаковым порождением ненавистного ему язычества. Этот бесспорный вывод из анализа текста сразу же лишает, между прочим, всякого вероятия гипотезу А. И. Лященко о дружинном происхождении Олегова прозвища, означавшего будто бы то же самое в переводе на русский, что и собственное его имя: Ольг — Helgi — «светлый»13. При таком значении прозвища незачем было бы летописцу ссылаться на мрак язычества. Но что ссылка на язычество была тут, действительно, необходима, видно из документального материала прямых обличений язычества; в позднейшей практике древнерусского исповедника слово «вещий» имело почти столь же широкое распространение, как и «волхв» или «кудесник»; это были синонимы лишь с незначительными, неуловимыми теперь оттенками значений. «Есть ли за тобою вещество, рекше ведание некоторое, иль чары?» — спрашивал духовник14. А покаянный номоканон, т. е. сборник правил о церковно-дисциплинарных взысканиях, говорил о «вещицах»: «Вещица аше покается, лет 9, поклон 500». Та же самая 9-летняя эпитимия, с пятьюстами поклонов на день, положена в том же сборнике «жене обавающей туждих своих», т. е. уличенной в наговорах чародейке. «Вещица», очевидно, и есть название такой чародейки.