Мифологема о небе, вступающем в соитие с всеобщей матерью-землею Pamm3xwj 13 и оплодотворяющем ее через дождь или метеориты, лежит в основе, как показал Дитрих, «Теогонии» Гесиода и «Орестеи» Эсхила, гимнов Пин-дара и отдельных фрагментов Эврипида, множества уцелевших надписей, схолий и позднейших косвенных свидетельств историков, ораторов и поэтов. Но та же мифологема, несомненно, присутствовала в русском народном сознании эпохи язычества.
Наши источники вторят прежде всего, с поразительной иногда близостью, античному воззрению на брак, деторождение и смерть как на явления не только схожие, но в полном смысле тождественные соответствующим проявлениям земной стихии. «Тому, что сев и жатва с зачатием и рождением человека были рассматриваемы, если можно так выразиться, совместно (inlins), аттическая религия дает разительнейшие (markantesten) свидетельства», — говорит Дитрих. «До какой степени непосредственно живы были, на почве древнейшего народного мышления, параллелизм и даже тождество (Identitat) сева и зачатия, убедительнейшим образом свидетельствует язык: aneipew означает то и другое, в смысле «зачинать», особенно часто у древнеаттических авторов; ‘серою — «пахать» означает то и другое в аттической трагедии; apotoj «стало постоянным выражением в аттическом праве, при заключении брачных договоров…»22. «Ты, небо-отец, ты, земля-мать», — говорится и в русском народном заговоре23; и говорится не случайно, потому что вот какой в отношении земли существовал, например, запрет «для мужей и отроков» даже в церковной практике: «Грех есть легше на чреви на земли, опитемии 12 дней, поклон 60 на день»; это — грех потому, что земля и мать одно и то же: «Аше отцу или матери лаял, — читаем в другом запрете, — или бил или, на земле лежа ниц, как на жене играл, 15 дни (епитимия)»24.